Док­тор во(з/с)вра­щал­ся домой. Он ехал по ши­ро­чайш..м ас(в/ф)аль­то­вым ули­цам ко­то­рые были осв..ще(н,нн)ы ярче, чем залы. Цепь ф..нарей б..жала над ним выс..ко в неб.. .⁽⁴⁾ Ф..нари пох..дили на шары на­пол­не(н,нн)ые осл..пи­тель­ным кипящ..м мол..ком. Вокру(г/к) ф..нарей сы­па­лась пела и гибла м..шкара. Он ехал по наб..реж­ным, (в)доль каме(н,нн)ых огра(д/т). Там брон­зо­вые львы под­ни­мая в лапах щиты высов..вали дли(н,нн)ые языки. (В)низу⁽²⁾ медле(н,нн)о и густо шла вода, ч..рная и бл..стя­щая как смола.

За­сы­па..щий⁽³⁾ город опро­кид..вался в воду тонул уплы­вал и не мог уплыть, толь­ко раств..рялся нежн..ми золот..ст..ми пят­на­ми. Он ехал мо­ста­ми изо­гну­ты­ми (в)виде арок. (С)низу или с друго..о бе­ре­га они к..за­лись кош­ка­ми вы­ги­ба..щими перед прыж­ком же­лез­ные спины. Здесь, у в(ъ,ь)езда, на кажд..м мосту ра(з/с)пол..га­лась охра­на.

Док­тор во(з/с)вра­щал­ся домой. Он ехал по ши­ро­чайш..м ас(в/ф)аль­то­вым ули­цам ко­то­рые были осв..ще(н,нн)ы ярче, чем залы. Цепь ф..нарей б..жала над ним выс..ко в неб.. .⁽⁴⁾ Ф..нари пох..дили на шары на­пол­не(н,нн)ые осл..пи­тель­ным кипящ..м мол..ком. Вокру(г/к) ф..нарей сы­па­лась пела и гибла м..шкара. Он ехал по наб..реж­ным, (в)доль каме(н,нн)ых огра(д/т). Там брон­зо­вые львы под­ни­мая в лапах щиты высов..вали дли(н,нн)ые языки. (В)низу⁽²⁾ медле(н,нн)о и густо шла вода, ч..рная и бл..стя­щая как смола.

За­сы­па..щий⁽³⁾ город опро­кид..вался в воду тонул уплы­вал и не мог уплыть, толь­ко раств..рялся нежн..ми золот..ст..ми пят­на­ми. Он ехал мо­ста­ми изо­гну­ты­ми (в)виде арок. (С)низу или с друго..о бе­ре­га они к..за­лись кош­ка­ми вы­ги­ба..щими перед прыж­ком же­лез­ные спины. Здесь, у в(ъ,ь)езда, на кажд..м мосту ра(з/с)пол..га­лась охра­на.

(1)Всей своей со­ба­чьей душою рас­цве­ла на даче Ку­са­ка. (2)У неё было имя, на ко­то­рое она стре­мглав не­с­лась из зелёной глу­би­ны сада. (3)Она при­над­ле­жа­ла людям и могла им слу­жить. (4)Разве не­до­ста­точ­но этого для сча­стья со­ба­ки?

(5)С при­выч­кой к уме­рен­но­сти, со­здав­шей­ся го­да­ми бро­дя­чей, го­лод­ной жизни, она ела очень мало. (6)Но и это из­ме­ни­ло её до не­узна­ва­е­мо­сти: длин­ная шерсть, пре­жде ви­сев­шая ры­жи­ми, су­хи­ми кос­ма­ми, очи­сти­лась, по­чер­не­ла и стала лос­нить­ся, как атла́с. (7)И, когда она вы­бе­га­ла к во­ро­там, ста­но­ви­лась у по­ро­га и важно осмат­ри­ва­ла улицу, ни­ко­му уже не при­хо­ди­ло в го­ло­ву драз­нить её или бро­сить кам­нем.

(8)Но такою гор­дой и не­за­ви­си­мой она бы­ва­ла толь­ко на­еди­не. (9)Страх не со­всем ещё вы­па­рил­ся огнём ласк из её серд­ца, и вся­кий раз при виде людей она те­ря­лась и ждала по­бо­ев.

(10)И долго ещё вся­кая ласка ка­за­лась ей не­ожи­дан­но­стью, чудом, ко­то­ро­го она не могла по­нять и на ко­то­рое не могла от­ве­тить. (11)Она не умела лас­кать­ся. (12)Дру­гие со­ба­ки умеют ста­но­вить­ся на зад­ние лапки, те­реть­ся у ног и даже улы­бать­ся, вы­ра­жая свои чув­ства, но она не умела.

(13)Един­ствен­ное, что могла Ку­са­ка, это упасть на спину, за­крыть глаза и слег­ка за­виз­жать. (14)Но этого было мало, это не могло вы­ра­зить её вос­тор­га, бла­го­дар­но­сти и любви. (15)И Ку­са­ка на­ча­ла де­лать то, что ви­де­ла у дру­гих собак. (16)Она не­ук­лю­же пры­га­ла и вер­те­лась во­круг ма­лыш­ни, и её лов­кое тело ста­но­ви­лось не­по­во­рот­ли­вым, смеш­ным и жал­ким… (17)Те­перь дети на­роч­но лас­ка­ли её, чтобы вы­звать в ней при­лив любви, бес­ко­неч­но смеш­ной в своих не­ук­лю­жих и не­ле­пых про­яв­ле­ни­ях…

(18)По­сте­пен­но Ку­са­ка при­вык­ла к тому, что о пище не нужно за­бо­тить­ся, уве­рен­но и спо­кой­но ло­жи­лась на своё место и уже про­си­ла ласк. (19)Но по ночам всё так же гро­мок и бди­те­лен был её сто­ро­же­вой лай.

(По Л. Ан­дре­еву)

(1)Всей своей со­ба­чьей душою рас­цве­ла на даче Ку­са­ка. (2)У неё было имя, на ко­то­рое она стре­мглав не­с­лась из зелёной глу­би­ны сада. (3)Она при­над­ле­жа­ла людям и могла им слу­жить. (4)Разве не­до­ста­точ­но этого для сча­стья со­ба­ки?

(5)С при­выч­кой к уме­рен­но­сти, со­здав­шей­ся го­да­ми бро­дя­чей, го­лод­ной жизни, она ела очень мало. (6)Но и это из­ме­ни­ло её до не­узна­ва­е­мо­сти: длин­ная шерсть, пре­жде ви­сев­шая ры­жи­ми, су­хи­ми кос­ма­ми, очи­сти­лась, по­чер­не­ла и стала лос­нить­ся, как атла́с. (7)И, когда она вы­бе­га­ла к во­ро­там, ста­но­ви­лась у по­ро­га и важно осмат­ри­ва­ла улицу, ни­ко­му уже не при­хо­ди­ло в го­ло­ву драз­нить её или бро­сить кам­нем.

(8)Но такою гор­дой и не­за­ви­си­мой она бы­ва­ла толь­ко на­еди­не. (9)Страх не со­всем ещё вы­па­рил­ся огнём ласк из её серд­ца, и вся­кий раз при виде людей она те­ря­лась и ждала по­бо­ев.

(10)И долго ещё вся­кая ласка ка­за­лась ей не­ожи­дан­но­стью, чудом, ко­то­ро­го она не могла по­нять и на ко­то­рое не могла от­ве­тить. (11)Она не умела лас­кать­ся. (12)Дру­гие со­ба­ки умеют ста­но­вить­ся на зад­ние лапки, те­реть­ся у ног и даже улы­бать­ся, вы­ра­жая свои чув­ства, но она не умела.

(13)Един­ствен­ное, что могла Ку­са­ка, это упасть на спину, за­крыть глаза и слег­ка за­виз­жать. (14)Но этого было мало, это не могло вы­ра­зить её вос­тор­га, бла­го­дар­но­сти и любви. (15)И Ку­са­ка на­ча­ла де­лать то, что ви­де­ла у дру­гих собак. (16)Она не­ук­лю­же пры­га­ла и вер­те­лась во­круг ма­лыш­ни, и её лов­кое тело ста­но­ви­лось не­по­во­рот­ли­вым, смеш­ным и жал­ким… (17)Те­перь дети на­роч­но лас­ка­ли её, чтобы вы­звать в ней при­лив любви, бес­ко­неч­но смеш­ной в своих не­ук­лю­жих и не­ле­пых про­яв­ле­ни­ях…

(18)По­сте­пен­но Ку­са­ка при­вык­ла к тому, что о пище не нужно за­бо­тить­ся, уве­рен­но и спо­кой­но ло­жи­лась на своё место и уже про­си­ла ласк. (19)Но по ночам всё так же гро­мок и бди­те­лен был её сто­ро­же­вой лай.

(По Л. Ан­дре­еву)

(1)Всей своей со­ба­чьей душою рас­цве­ла на даче Ку­са­ка. (2)У неё было имя, на ко­то­рое она стре­мглав не­с­лась из зелёной глу­би­ны сада. (3)Она при­над­ле­жа­ла людям и могла им слу­жить. (4)Разве не­до­ста­точ­но этого для сча­стья со­ба­ки?

(5)С при­выч­кой к уме­рен­но­сти, со­здав­шей­ся го­да­ми бро­дя­чей, го­лод­ной жизни, она ела очень мало. (6)Но и это из­ме­ни­ло её до не­узна­ва­е­мо­сти: длин­ная шерсть, пре­жде ви­сев­шая ры­жи­ми, су­хи­ми кос­ма­ми, очи­сти­лась, по­чер­не­ла и стала лос­нить­ся, как атла́с. (7)И, когда она вы­бе­га­ла к во­ро­там, ста­но­ви­лась у по­ро­га и важно осмат­ри­ва­ла улицу, ни­ко­му уже не при­хо­ди­ло в го­ло­ву драз­нить её или бро­сить кам­нем.

(8)Но такою гор­дой и не­за­ви­си­мой она бы­ва­ла толь­ко на­еди­не. (9)Страх не со­всем ещё вы­па­рил­ся огнём ласк из её серд­ца, и вся­кий раз при виде людей она те­ря­лась и ждала по­бо­ев.

(10)И долго ещё вся­кая ласка ка­за­лась ей не­ожи­дан­но­стью, чудом, ко­то­ро­го она не могла по­нять и на ко­то­рое не могла от­ве­тить. (11)Она не умела лас­кать­ся. (12)Дру­гие со­ба­ки умеют ста­но­вить­ся на зад­ние лапки, те­реть­ся у ног и даже улы­бать­ся, вы­ра­жая свои чув­ства, но она не умела.

(13)Един­ствен­ное, что могла Ку­са­ка, это упасть на спину, за­крыть глаза и слег­ка за­виз­жать. (14)Но этого было мало, это не могло вы­ра­зить её вос­тор­га, бла­го­дар­но­сти и любви. (15)И Ку­са­ка на­ча­ла де­лать то, что ви­де­ла у дру­гих собак. (16)Она не­ук­лю­же пры­га­ла и вер­те­лась во­круг ма­лыш­ни, и её лов­кое тело ста­но­ви­лось не­по­во­рот­ли­вым, смеш­ным и жал­ким… (17)Те­перь дети на­роч­но лас­ка­ли её, чтобы вы­звать в ней при­лив любви, бес­ко­неч­но смеш­ной в своих не­ук­лю­жих и не­ле­пых про­яв­ле­ни­ях…

(18)По­сте­пен­но Ку­са­ка при­вык­ла к тому, что о пище не нужно за­бо­тить­ся, уве­рен­но и спо­кой­но ло­жи­лась на своё место и уже про­си­ла ласк. (19)Но по ночам всё так же гро­мок и бди­те­лен был её сто­ро­же­вой лай.

(По Л. Ан­дре­еву)

(1)Всей своей со­ба­чьей душою рас­цве­ла на даче Ку­са­ка. (2)У неё было имя, на ко­то­рое она стре­мглав не­с­лась из зелёной глу­би­ны сада. (3)Она при­над­ле­жа­ла людям и могла им слу­жить. (4)Разве не­до­ста­точ­но этого для сча­стья со­ба­ки?

(5)С при­выч­кой к уме­рен­но­сти, со­здав­шей­ся го­да­ми бро­дя­чей, го­лод­ной жизни, она ела очень мало. (6)Но и это из­ме­ни­ло её до не­узна­ва­е­мо­сти: длин­ная шерсть, пре­жде ви­сев­шая ры­жи­ми, су­хи­ми кос­ма­ми, очи­сти­лась, по­чер­не­ла и стала лос­нить­ся, как атла́с. (7)И, когда она вы­бе­га­ла к во­ро­там, ста­но­ви­лась у по­ро­га и важно осмат­ри­ва­ла улицу, ни­ко­му уже не при­хо­ди­ло в го­ло­ву драз­нить её или бро­сить кам­нем.

(8)Но такою гор­дой и не­за­ви­си­мой она бы­ва­ла толь­ко на­еди­не. (9)Страх не со­всем ещё вы­па­рил­ся огнём ласк из её серд­ца, и вся­кий раз при виде людей она те­ря­лась и ждала по­бо­ев.

(10)И долго ещё вся­кая ласка ка­за­лась ей не­ожи­дан­но­стью, чудом, ко­то­ро­го она не могла по­нять и на ко­то­рое не могла от­ве­тить. (11)Она не умела лас­кать­ся. (12)Дру­гие со­ба­ки умеют ста­но­вить­ся на зад­ние лапки, те­реть­ся у ног и даже улы­бать­ся, вы­ра­жая свои чув­ства, но она не умела.

(13)Един­ствен­ное, что могла Ку­са­ка, это упасть на спину, за­крыть глаза и слег­ка за­виз­жать. (14)Но этого было мало, это не могло вы­ра­зить её вос­тор­га, бла­го­дар­но­сти и любви. (15)И Ку­са­ка на­ча­ла де­лать то, что ви­де­ла у дру­гих собак. (16)Она не­ук­лю­же пры­га­ла и вер­те­лась во­круг ма­лыш­ни, и её лов­кое тело ста­но­ви­лось не­по­во­рот­ли­вым, смеш­ным и жал­ким… (17)Те­перь дети на­роч­но лас­ка­ли её, чтобы вы­звать в ней при­лив любви, бес­ко­неч­но смеш­ной в своих не­ук­лю­жих и не­ле­пых про­яв­ле­ни­ях…

(18)По­сте­пен­но Ку­са­ка при­вык­ла к тому, что о пище не нужно за­бо­тить­ся, уве­рен­но и спо­кой­но ло­жи­лась на своё место и уже про­си­ла ласк. (19)Но по ночам всё так же гро­мок и бди­те­лен был её сто­ро­же­вой лай.

(По Л. Ан­дре­еву)

(1)Всей своей со­ба­чьей душою рас­цве­ла на даче Ку­са­ка. (2)У неё было имя, на ко­то­рое она стре­мглав не­с­лась из зелёной глу­би­ны сада. (3)Она при­над­ле­жа­ла людям и могла им слу­жить. (4)Разве не­до­ста­точ­но этого для сча­стья со­ба­ки?

(5)С при­выч­кой к уме­рен­но­сти, со­здав­шей­ся го­да­ми бро­дя­чей, го­лод­ной жизни, она ела очень мало. (6)Но и это из­ме­ни­ло её до не­узна­ва­е­мо­сти: длин­ная шерсть, пре­жде ви­сев­шая ры­жи­ми, су­хи­ми кос­ма­ми, очи­сти­лась, по­чер­не­ла и стала лос­нить­ся, как атла́с. (7)И, когда она вы­бе­га­ла к во­ро­там, ста­но­ви­лась у по­ро­га и важно осмат­ри­ва­ла улицу, ни­ко­му уже не при­хо­ди­ло в го­ло­ву драз­нить её или бро­сить кам­нем.

(8)Но такою гор­дой и не­за­ви­си­мой она бы­ва­ла толь­ко на­еди­не. (9)Страх не со­всем ещё вы­па­рил­ся огнём ласк из её серд­ца, и вся­кий раз при виде людей она те­ря­лась и ждала по­бо­ев.

(10)И долго ещё вся­кая ласка ка­за­лась ей не­ожи­дан­но­стью, чудом, ко­то­ро­го она не могла по­нять и на ко­то­рое не могла от­ве­тить. (11)Она не умела лас­кать­ся. (12)Дру­гие со­ба­ки умеют ста­но­вить­ся на зад­ние лапки, те­реть­ся у ног и даже улы­бать­ся, вы­ра­жая свои чув­ства, но она не умела.

(13)Един­ствен­ное, что могла Ку­са­ка, это упасть на спину, за­крыть глаза и слег­ка за­виз­жать. (14)Но этого было мало, это не могло вы­ра­зить её вос­тор­га, бла­го­дар­но­сти и любви. (15)И Ку­са­ка на­ча­ла де­лать то, что ви­де­ла у дру­гих собак. (16)Она не­ук­лю­же пры­га­ла и вер­те­лась во­круг ма­лыш­ни, и её лов­кое тело ста­но­ви­лось не­по­во­рот­ли­вым, смеш­ным и жал­ким… (17)Те­перь дети на­роч­но лас­ка­ли её, чтобы вы­звать в ней при­лив любви, бес­ко­неч­но смеш­ной в своих не­ук­лю­жих и не­ле­пых про­яв­ле­ни­ях…

(18)По­сте­пен­но Ку­са­ка при­вык­ла к тому, что о пище не нужно за­бо­тить­ся, уве­рен­но и спо­кой­но ло­жи­лась на своё место и уже про­си­ла ласк. (19)Но по ночам всё так же гро­мок и бди­те­лен был её сто­ро­же­вой лай.

(По Л. Ан­дре­еву)